Я считаю, что существует значительная часть людей, которые связывают свою судьбу, свои доходы и свои жизни с Путиным. И соответственно, эти люди не могут рассматривать его как проблемный актив, для них он — всё. Возьмите, например, Кадырова, Сечина или Ротенбергов. Сейчас можно сказать, что достаточно значительная часть общества намертво привязана к Путину, и для них он — единственный шанс на выживание. Но есть и те, кто при осознании проблем, которые им приносит Путин, и при определенных гарантиях, что масштабных проблем не добавится, не будут за него держаться.

Мне кажется, в Вашингтоне есть понимание, что заявления типа «этого мы хотим видеть во главе страны, а этого — нет», скорее способствует удержанию власти тем, кого Запад мечтал бы увидеть на пенсии. Обвинениями в адрес Путина американское правительство дает сигнал своему обществу, а никак не нашему. Оно говорит: «На какие бы временные компромиссы с Путиным мы ни шли, тем не менее ставим метку: это человек, с которым в долгосрочные соглашения мы вступать не будем, он для нас человек не договороспособный».

Если мы говорим: «Ребята, мы сметем весь старый мир и новый построим с нуля», то, вероятно, от 30 % до 50 % населения будут этим недовольны при любом развитии событий, в том числе и при ухудшении экономической ситуации. А если мы скажем: «Были люди, которые осмысленно двигали страну в направлении, выгодном исключительно им, но большинство было других, нормальных». Тогда за режим намертво будет стоять сравнительно небольшое число людей.

Никаких выборов в 2018 году — как механизма смены власти — не будет. Смена власти произойдет революционным путем, то есть с выходом за существующие законы. А уж будет ли это революция дворцовая или более массовая — в большей степени зависит от нас.

В ближайшей перспективе, до 2024 года, уход Путина, с точки зрения возможного развала страны, никаких особых рисков не несет. Для создания некоего реального сепаратистского движения необходимо все-таки, чтобы в элитах сформировалась концепция отдельного от Москвы государственного субъекта. Такого мы сегодня не видим. Даже Северный Кавказ, который в этом смысле является особым субъектом, себя реально не видит вне России.